Опубликовано вт, 12/05/2015 - 11:02
Сегодня война не только преступна и неэтична, какой она была всегда: это еще и прямой вычет из национального богатства. Но, как и прежде, миру потребуется еще много лет, чтобы полностью принять новую реальность
Самый мирный век
70 лет назад в Европе закончилась самая страшная в истории война, и на континенте настало время мира. И каким бы хрупким он порой ни казался, сама его продолжительность уже указывает на феноменальное отличие современности от прошлых исторических состояний.
Мир, продолжающийся в исторически главном центре вооруженных противостояний уже много десятилетий, обеспечил невиданный хозяйственный прогресс Старого Света. Сегодня мало кто об этом задумывается, но 70 мирных лет — это больше, чем Европа пережила с 1500 по 1918 год. Продолжительность жизни в 28 странах ЕС с 1946 по 2013 год выросла на 23 года, тогда как в середине XIX века продолжительность жизни во многих из этих стран не превышала 40 лет. Экономика Европы за послевоенные годы выросла в 8,5 раза, что приблизительно соответствует ее росту за 600 лет, с начала XIII до конца XVIII столетия. О масштабах технологических усовершенствований, о повышении качества жизни, о превращении Европы в удобный дом для всех ее жителей я и не говорю. Долгий мир принес человечеству совершенно новое качество экономического прогресса.
Экономические последствия семидесятилетнего мира оказались очень разнообразны — и они связаны не столько с повышением значения мира, сколько со снижением значения войн. На протяжении веков война была одним из главных инструментов обеспечения экономической успешности государства. Военная добыча и дань всегда подпитывали ведущие империи. Ограбление американских владений на время сделало Испанию ведущей державой Европы. В ходы наполеоновских войн Франция получила от побежденных стран контрибуции на 535 млн франков, но в 1871 году Пруссия сама предъявила ей счет уже на 5 млрд франков. По условиям Версальского мира на Германию были наложены огромные репарации, которые, однако, выплачены не были, а итогом стали реваншизм и нацизм.
После 1945 года в СССР из Германии было вывезено более 3 тыс. заводов и электростанций, около миллиона голов скота, большое количество частного имущества — но это, как и репарации западным странам, не могло компенсировать даже малой доли нанесенного войной чисто материального ущерба. Именно поэтому послевоенный мир начал строиться на почти универсальном понимании того, что война превратилась в экономически невыгодное предприятие.
Война как жест отчаяния
Это изменило все геополитические реалии. Военный контроль над территориями стал требовать все больших усилий, а выгоды, приносимые им, — стремиться к нулю. Вся колониальная система была демонтирована, а страны, которые не усвоили новый тренд, оказались унижены в максимальной степени — как Франция в Индокитае и Алжире или Португалия в Анголе и Мозамбике. Крах колониальных империй превратил мир в подлинно экономическое пространство: сейчас любое сырье, которое могут поставлять периферийные страны, выгоднее купить, чем отнять; невозвращаемые долги проще списать, чем направлять флот к портам государств-неплательщиков; для обеспечения устойчивости своей валюты нужна успешная экономика, а не награбленные золотые запасы.
К концу 1970-х годов стало ясно, что большая война между ведущими державами невозможна, а войны самих ведущих держав с периферийными странами бесполезны. Тем, кто не понял — Советскому Союзу и Соединенным Штатам, — история объяснила это в Афганистане, Вьетнаме и Ираке. Важнейшим уроком долгого мира второй половины ХХ и начала XXI века стало понимание того, что война, исторически выглядевшая показателем силы государства, превратилась в простой жест отчаяния.
Экономизация мира обусловила глобализацию — наиболее впечатляющий хозяйственный процесс нашего времени. Глобализация в корне отличается от иногда смешиваемой с ней вестернизации — процесса, заключавшегося в перенятии отстававшими странами (или навязывании им) практик передовых держав и подкреплявшегося массовой миграцией из «центра» на «периферию». К концу ХХ века торговые, инвестиционные и миграционные потоки оказались распределены по регионам планеты более пропорционально, чем прежде, — и в результате правительства, которые ранее определяли судьбы своих, а нередко и чужих, народов, оказались вынуждены сопрягать свою политику с интересами глобальных инвесторов, задачами проникновения на новые рынки и привлечения в страну квалифицированных кадров.
Возникли отрасли, крупнейшие компании которых не могут существовать в национальных границах; появились рынки, поведение которых не может управляться отдельными государствами. Эти факторы стали ограничивать ценность уже не только военной силы, но и традиционно понимаемого суверенитета. И несмотря на протесты традиционалистов, которых достаточно в любом обществе, не приходится сомневаться в том, что значение суверенитета, как и роль государств, будет и далее снижаться.
Конец военных инноваций
Глобализация породила невиданную ранее потребность в синхронизации происходящих в мире процессов, что вызвало к жизни информационную революцию. Новое качество коммуникаций ускорило технологический прогресс и обеспечило вовлечение в креативный процесс в сотни раз большего числа людей, чем то, которое прежде было сосредоточено в исследовательских институтах, в основном финансировавшихся государством. Это вскоре привело к опережающему развитию гражданских технологий по сравнению с военными. Тот же интернет был создан на технологической платформе, сконструированной с военными целями, но развился он сугубо в гражданской среде — как и мобильная связь, современная оптика, жидкокристаллические панели и иные материалы, которые сейчас используются военными.
Конец 1980-х годов стал последним периодом, когда фиксировался чистый трансферт военных технологий в гражданский сектор — и уже с 2000-х поток развернулся в противоположную сторону. В новых условиях не только война, но и «инвестиции» в ее подготовку хотя и могут иллюзорно способствовать повышению ВВП, на деле становятся чистым вычетом из национального богатства.
Сегодня война выглядит не только преступной и неэтичной, какой она была всегда, но еще бессмысленной и экономически контрпродуктивной. Как и прежде, миру потребуется еще много лет, чтобы полностью освоиться с этой новой реальностью, перестать увлекаться Макиавелли и Шмиттом, перечитывать книги Хаусхофера и Макиндера. Война еще долго будет продолжаться на периферии зон влияния великих держав, но сами они (те, что захотят оставаться великими и в новом тысячелетии) все больше будут становиться приверженцами — и бенефициарами — распространяющегося пространства мира.
Этот новый тренд выглядит сегодня намного более отчетливым, чем он казался идеалистам на рубеже XIX и XX веков. И я убежден, что человечество (за исключением, может быть, жителей стран и регионов, чьи политики живут в иной реальности) не назовет больше нашу эпоху эпохой предвоенной. Это будет лучшим памятником всем тем, кто погиб на полях сражений великой войны середины ХХ века.
Владислав Иноземцев
Директор Центра исследований постиндустриального общества